Господи! Во многие грехи впавшая женщина,
Бога в Тебе ощутив,
мироносицей становится
И рыдая, миро приносит Тебе прежде погребения,
– Увы мне! – говоря –
Как ночь для меня – блудная неодолимая страсть,
Темное, безлунное влечение к греху.
Прими же потоки слез моих,
Ты, из облаков изливающий воду морям!
Склонись к вздохам сердца моего,
Ты, склонивший небеса неизреченным Твоим обнищанием:
Буду целовать пречистые ноги Твои,
Утру их волосами моими:
Шум их Ева, заслышав в раю пополудни,
спряталась в страхе.
Грехов моих множество, судов Твоих бездну кто исследует?
Души спаситель, Спаситель мой, не презирай меня, рабу Твою,
Ибо милость Твоя безмерна.
Стихира, о которой мы говорим, – несомненно, одна из вершин литургической поэзии. И, как обычно с «вершинами», она вырывается из своего жанра: в ней есть нечто такое, чего в других сочинениях это жанра нет и как будто не предполагается. Как все стихиры, она богословствует (мы это еще отметим); как все – играет сопоставлениями, контрастами, параллелями (это мы тоже отметим). А то, что ее отличает, можно назвать непривычной для литургического песнопения интимностью высказывания – или, иначе, особой, лично и во всей конкретности пережитой христоцентричностью. Стихира начинается кратким вступлением, передающим событие в обратной перспективе: песнописец уже знает то, что Христос открывает участникам события только в конце, в ответ на укоры: что это – пророческое помазание, подготовка к Его погребению. «Грешная жена» уже знает о приближающемся конце и, видимо, о том, что при погребении тело Господа не успеют помазать миром и придут, чтобы сделать это, уже к гробу. Среди этих «мироносиц по чину» будет и она. Дальнейшие стихи передают речь грешницы, и центр этой речи – не плач о «безлунной ночи» своего греха (это только зачин), но исповедание Богочеловечества Христа: «Твое ощутившая Божество». |
