«То, что сообщение появляется здесь и теперь, когда его могло и не быть, – знак, не имеющий для себя синонимов. Мой выбор – говорить или не говорить – исключается из сделанного мною сообщения самим актом сообщения, погашения выбора. Люди слышат, что я говорю. Но что я говорю – тоже знак, который нельзя заменить другим. Его соответственно нельзя перевести на другой язык. Тут главная причина неудовлетворительности всех переводов» (Бибихин. Язык философии).
Бибихин занимался филологической теорией и критикой перевода, и делал это очень интересно и нетривиально; он сделал разборы нескольких переводов, которые все считают виртуозными, где показывал, что на самом деле сдвинуто и изменено (анализ переводов Лорки, «Романс об испанской жандармерии» или «подростковой» прозы типа Сэлинджера и др.). Но сама филологическая теория перевода вот этого последнего вопроса не ставит, что перевод неудовлетворителен, потому что он не передает, что этот автор говорит. «Непереводимость» обыкновенно связывают с составом и структурой двух языков: опять же, двух данных языков. Этот, данный язык (даже в широком не собственно лингвистическом смысле) не позволяет передать вот это словесное сообщение, потому что там нет того-то, того-то и того-то. Вот это обычные рассуждения из жанра «потери переводчиков». Но – по-бибихински – проблема перевода в другом. Невозможно передать то, что сообщение это вообще есть (а могло бы не быть). Т.е. переводчик должен был каким-то образом повторить событие выбора говорить, которое случилось при создании этого текста: выбор сделал, например, Пауль Целан в таком-то стихотворении или Данте сделал свой выбор сказать в «Комедии». Он выбрал переступить порог молчания, начать говорить о том, о чем до сих пор молчали. Потому что если говорят о другом, о том, о чем уже говорили – это как раз у нас и будет «свалка хуже пустыря». И вот в переводе это неповторимо, потому что нужно оказаться на месте Данте или Целана и понять, почему это невозможно было сказать, какой в общем-то мужественный акт совершает автор, когда начинает это говорить. Но хотя бы тень этого выбора переводчик должен постараться дать почувствовать. Обыкновенный переводчик, как правило, об этом не думает. Он даже не ставит себе такой задачи: представить себе предшествовавшее молчание – и это решение, решимость автора все-таки сказать. И тем самым силу этого текста. А сила его в том, что вот он есть, хотя его могло бы не быть. И тем самым он не передает того молчания, которое говорит в словесном, языковом тексте. |
