|
|
| Виктор Гюго |  |
| Теофилю Готье | Друг, и поэт, и дух! Из нашей тьмы ночной,
Из толков и молвы уходишь ты. Иной,
Нездешней славы луч взошел незаходящий.
Я, любящий тебя, я, в памяти хранящий
Тот дерзостный полет, где я, лишаясь сил,
В крыле души твоей опору находил,
Я, долголетием, как вьюгой, убеленный,
Хочу прислушаться к эпохе отдаленной:
То наша молодость, сиянье двух аврор,
Борьба и ураган, и восхищенный хор
– На громких поприщах ликующее слово...
И слышу смутный гул великого былого.
Сын юной Франции и Греции седой,
Ты мертвых почитал с надеждой молодой,
Не закрывая глаз на будущее мира:
жрец в Аттике, друид у черного менгира,
Брамин у гангских вод – ты крепкою рукой
Лук Фебов оснастил архангельской стрелой.
Ты навещал, как друг, Роланда и Ахилла.
Кузнец таинственный, ты знал, какая сила
Умеет все лучи сплотить в единый цвет.
Закат в твоей душе приветствовал рассвет,
Былое будущему пролагало русло.
Ты в древнем почитал грядущее искусство.
И если кто-нибудь, безвестен, юн и смел,
Свой голос пробовал – как ты его умел
Услышать и принять и верить окрыленью!
Ты знал, что отомстят досадному глумленью
Поруганный Эсхил, осмеянный Шекспир;
Что новым воздухом напитан новый мир:
Искусство движется, себя преображая
И дух Прекрасного Высоким умножая.
Мы помним твой восторг, когда, взрывая тишь,
Та драма хлынула, как войско, на Париж
И грянул флореаль среди зимы жестокой,
И новый идеал звездой огненноокой
Взошел, горящие нам небеса раскрыв,
И загнан был Пегас, и взнуздан Гиппогриф.
Приветствую тебя у гробовой черты!
Иди за истиной, искатель красоты,
По трудной лестнице: во мраке небывалом
Есть черного моста аркада над провалом.
– Иди! Умри! Конец – конечный шаг вперед.
Над бездной вечности ширяющий полет.
Свободный, ты глядишь свободными глазами
Всю суть, всю широту, все взысканное нами:
И мощный вихрь высот, и страшный свет чудес.
И твой Олимп тебе откроется с небес,
С вершины истины откроется химера
Иова самого и самого Гомера,
С высот Всевышнего – Иегова. Дух, гляди!
Взлетай и возрастай, пари, сияй! Иди.
Во мне людская смерть живит благоговенье:
Сей вход в небытие есть в некий храм введенье.
И, созерцая тех, кто прежде нас уйдет,
Слежу в их шествии мой будущий исход.
Я чувствую, мой друг: судьба полна до краю.
Из одиночества я в смерть переступаю,
И полон ясных звезд глубокий вечер мой.
И что ж, пора. Уж нить, пресыщена длиной,
Трепещет – и к мечу едва не припадает,
И вихрь, что вас унес, меня приподнимает.
Изгнаннику, и мне пора сбираться в путь.
Меня зовут и ждут. Иду! Еще чуть-чуть!
Не стоит затворять загробные ворота...
Все минет. Минем мы. Всегда, без поворота
Все клонится. И век, во всех его лучах,
Соскальзывает в тень и наш уносит прах.
О, как теперь шумят из призрачного мрака
Дубы, поваленные для костра Геракла,
И кони смерти ржут, кусая удила:
За лучшим из веков хозяйка их пришла. –
Сей век, сей гордый век, смирявший ветер встречный,
Кончается. Готье! тебя в плеяде вечной
Приветят Ламартин, Дюма, Мюссе... Поэт!
живой воды уж нет. Ключа Отрады нет,
Как Стикса больше нет. И только жнец проклятый
Сурово движется к полоске недожатой
И серп его свистит. Должно быть, мой черед.
Давно уже, судьбу читая наперед,
Я медлю и молчу, готовый к новоселью,
С улыбкой у могил, в слезах над колыбелью.
| |
 |
|
|
 | | Теофилю Готье |
|
|
|
