О служении
| Дорогие друзья, братья и сестры!
Мне очень жаль, что в этот день я не могу быть с вами, не увижу дорогие для меня лица. Мое участие ограничится только этими тезисами, некоторыми размышлениями на тему нынешней конференции, тему, как обычно для наших конференций, необычайно актуальную и слишком мало обдуманную. Речь идет о реабилитации этого представления – но о такой реабилитации, которая будет одновременно углублением и вдумыванием в его смысл, освобождением его от темных и дурных двойников или теней, с которыми обыденность знакома гораздо лучше, чем с чистым оригиналом.
1.1
Служение относится к тем довольно многочисленным, и, главное, центральным темам человеческого существования, которые как будто бесповоротно дискредитировал опыт минувшего века, опыт тоталитаризма. Вот что предложил человеку тоталитаризм: жизнь как служение, полная мобилизованность каждого отдельного человека для некоторого высшего и общего дела, «беззаветная преданность» («делу партии», как учили нас) или «верность» («немецкая верность» к которой апеллировали в Германии, где до нынешних дней само слово верность, Treu, остается почти табуированным). Образцовый человек тоталитаризма в замысле не жил, а служил («Служу Советскому Союзу!» как повторяли уже школьники) и должен был быть готов отдать собственную жизнь за некие не им определенные цели. Уход в частную жизнь представлялся дезертирством и предательством. Не менее решительно, чем отдать собственную жизнь, такой человек должен был быть готов лишить жизни (или чести и достоинства) всех, кого объявляют врагами общего дела. Как сказал Христос Яннарас, это был своего рода дьявольский монастырь.
Реакцией на это извращенно-религиозное служение стала апология частной жизни. Не часть некоего целого, как прежде, а осколок, обломок – так предстает пост-тоталитарный человек (ср. постоянный мотив И.Бродского). Свобода мыслится как отказ делегировать собственную волю чему или кому бы то не было. В послевоенной Европе и в последние десятилетия у нас мы видим торжество идеи частной жизни как жизни единственно достойной и правдивой. Права человека, центральная тема современной цивилизации, суть права частного лица, в которые не должны вмешиваться ни государство, ни церковь, ни другая «надчеловеческая» структура. Только в виде частного дела принимается в таком обществе и религия. Проповедь в этом случае крайне затруднена, поскольку в ней видят прежде всего покушение на privacy. Все это абсолютно понятно как травматическая реакция человека, которого от рождения лишали права на частную жизнь и беспощадно индоктринировали. Это выглядит как переход от военного положения к мирному времени, всеобщая демобилизация и пацифизм. «Все свободны».
1.2
Но частную жизнь, личную независимость приходилось отстаивать и до тоталитаризмов – и все от той же «службы», «служилости», хотя и в других формах, чем мистическое милитаристское служение «общего дела». Какая тоска звучит в словах позднего Пушкина:
Ни в чем и никому
Отчета не давать; себе лишь самому
Служить и угождать…
Не стоит уточнять, что речь в них идет не о праве на эгоистический гедонизм, а о спасении личной свободы и личного достоинства, творчества и дара, всего лучшего, что в тебе есть, от служения внешним властям. Кстати, если слово служить оказывается на современный слух подозрительным, то угождать – и вообще невозможным (а ведь это христианское слово: святые именно это и делают – угождают Богу, почему и именуются угодниками).
1.3
Третий момент, направленный против ценности служения и связанного с ними образа слуги, служителя – уже веками продолжающееся движение к эмансипации. Слуга и господин – как у Гегеля – понимаются как враждебные позиции, и решительным освобождением от этой дилеммы будет ее простое упразднение, типа: «каждый себе господин» – или же наоборот: никто не господин («господ теперь нет», присловье советских лет). В положении слуги в первую очередь видится некое заведомое унижение. Свободный человек здесь тот, кто никому и ничему не слуга. Он мог бы повторить тот девиз, под которым, по Августину, проходил первый бунт сатаны: «Nec serviam!» «Не буду служить!» иначе: «Я никому не слуга!».
1.4
Еще одно сопротивление служению: общая современная идея общественных отношений по образцу тотального рынка: то есть обмена имуществом, продукцией, временем, услугами и т.п. Идеальным представляется гармонизация множества разнообразных «интересов», «корыстей». В смысл же служения непременно входит бескорыстие. То, что делается только с мыслью получения законной платы, не есть служение. Это наемный труд.
Не требуя наград за подвиг благородный, –
это условие «служения Муз», как понимали художественное творчество не только в пушкинские дни, но еще совсем недавно. Современное общество уже не предполагает другого образа артиста, чем работника эстетической фабрики (впрочем, есть еще один: бунтарь; однако и бунт, и нонконформизм в актуальном искусстве стали уже коммерческой деятельностью).
1.5
И, наконец, последнее и, быть может, главное основание сопротивления служению: утрата доверия к каким-либо общим смыслам, к ценности каких-либо людей, вещей, призваний, ради которых стоило бы приносить жертву личного служения. Поскольку служение – принесение человеком в жертву самого драгоценного, что в него вложено Творцом, свободы воли; как пишет Данте, с этой жертвой несопоставима никакая другая. Служащий отрекается от собственной воли, становится медиумом или орудием воли другого.
2.1
«Сделай меня орудием Твоего мира!» – эта молитва Франциска Ассизского (впрочем, ее принято считать более поздней) открывает нам другой мир. Мир, в котором быть орудием не унижает человека, а наоборот, составляет предмет его желаний, а быть слугой – делает богоподобным (Господь говорит, что Он пришел служить, а не чтобы Ему служили). Каждый, кто повторяет «Отче наш», с его призывами «Да приидет Царствие Твое» и особенно «Да будет воля Твоя», не может не признать, что иного христианства, чем служение, чем жертва своей волей воле Бога, просто не предполагается. Это точный антипод волеизъявлению Люцифера «Nec serviam!» – «Дай мне послужить Тебе, научи, как Тебе угодить!». И, как говорили святые, быть слугой не только людям, но и тварям.
2.2
Необходимо осмыслить глубину и парадоксальность такого служения, чтобы очистить его от тех пугающих теней, о которых я говорила прежде. От этих теней (тоталитарного служения и казенной служилости). Его важнейшее, как мне представляется, качество – это то, что это служение таинственной воле, несоразмеримой с обыденными человеческими категориями. Евангельский эпизод с умовением миром (и многие другие) открывают нам, насколько угодное Богу может быть непонятно людям. «Бедные всегда с вами». Поэтому первый долг этого служения – внимание и стремление найти, в чем эта воля в данный момент, не заменяя ее собственными готовыми представлениями. По существу это значит – внутреннее молитвенное обращение. «Внимание – молчаливая молитва души». Иначе говоря – кротость, в том смысле, в каком говорится о кротости Моисея, который услышав обличения, не ответил на них, но отошел, чтобы узнать Божью волю. Затем, это служение заключается в усилии понять те уже открытые человеку проявления таинственной, но не иррациональной Творческой воли, которые мы можем найти в Св. Писании, в преданиях Церкви, в житиях святых. Нельзя забывать, что Бог, которому христианин хочет служить, – Бог удивительный и «творящий чудеса».
2.3
Я хотела бы говорить и о том, что теряет светская жизнь, когда из нее уходит идея служения. Как человек, добившийся «независимости» и ничему не служащий, теряет красоту и смысл, как он мелок. Как искусство, утратив идею «служения Муз», власти странной и тоже таинственной, не может создать ничего, кроме коллажей из ветхих осколков… И о многом еще. Но все это я вынуждена оставить на потом.
| | Тезисы к конференции «Служение Богу и человеку в современном мире», Москва, 28–30 сентября 2011 года, Свято-Филаретовский институт. | |
 |
|
