| Ко дню беатификации Иоанна Павла II | Многие, многие люди во всех концах земли встретят известие о том, что процесс причисления Иоанна Павла II к лику блаженных завершен, словами: «Наконец-то! Так и должно было быть». Santo subito! («Святой сейчас же!») – эти слова звучали уже в день его кончины. И при жизни Папы те, кому довелось встретить и увидеть вблизи Иоанна Павла II, чувствовали его святость – иногда даже вопреки собственным убеждениям и ожиданиям.
Мне рассказывала шведская женщина-врач, приглашенная Папой в числе группы медиков, открывших способ лечения какой-то врожденной болезни, до этого считавшейся неизлечимой: «По всем своим убеждениям (она не считала себя ни верующим, ни церковным человеком) я не должна была бы этого говорить, но что делать! То, что я в нем чувствовала, иначе как святостью не назовешь». Об этом же мне говорили и другие мои знакомые европейские «агностики»: швейцарский издатель, которого Папа пригласил, чтобы выразить благодарность за изданную им книгу о холокосте, и многие еще.
Уже по названным мной гостям Папы можно представить себе, как он видел мир и свое место в мире: каждого, кто сделал что-то доброе для человечества, он хотел поблагодарить лично. Бывали у него и другие гости – те, у которых, как он говорил, он хотел учиться: гуманитарии и ученые-естественники, художники, музыканты, поэты, актеры, преподаватели. Он с любовью и гордостью вспоминал, как в молодости был актером (нужно уточнить: в подпольном католическом театре во времена нацистской оккупации Польши). Он с любовью вспоминал время своего преподавания в университете. По мысли Иоанна Павла II, самым полным образом замысел о человеке осуществляется в его творчестве. Этому посвящено «Послание художникам мира», написанное им к Пасхе 2000 года.
Но что это, как не классический гуманизм, спросит человек, знакомый с богословскими азами. Разве неизвестно, что между гуманистическим и богословским образом человека – пропасть? Что гуманисты забыли главное – глубинную испорченность человека, первородный грех? Что мы живем в падшем мире и это составляет ситуацию человека, conditio humana? Какие уж в падшем мире свобода, творчество, радость? Послушность, самопринуждение, плач о собственной мерзости – вот уместные формы здешнего благочестия.
Можно быть уверенными, что Иоанн Павел II никак не забывал о «падшести мира» и о грехах человеческих – он, переживший и нацистскую оккупацию Польши, и атеистический режим, он, в каждой стране посещавший в первую очередь места величайших бедствий, захоронения тысяч людей, убитых тысячами других людей (и в России он хотел посетить такое место, Соловки). И тем не менее он утверждал, что не с падения все начиналось и не падением кончается. «В каждом человеке есть место для скинии Божией» – его слова. Дело же пастыря – приготовить это место, напомнить, что слову Господа о творении: «Хорошо весьма!» – может ответить человеческое слово: «Хорошо нам с Тобой!» – и что наш разуверившийся в себе современник ничем не хуже тех, кто смог это слово сказать.
И, конечно, главными его гостями были те, кто искал помощи и утешения. В конце 1999 года на площади Святого Петра я издалека наблюдала «Тысячелетие калек» (воскресение, посвященное всем увечным). Толпы физических и психических инвалидов проходили перед Папой. Папа сам был уже сильно изувечен своим недугом. Калеки со всего света проходили перед великим калекой, и он благословлял каждого. И отходя, они менялись – они буквально сияли радостью. Особенно меня поразило такое преображение группы умственно неполноценных детей, которые, казалось, просто ни на что не могут реагировать. В своем слове к этому юбилею, к миллениуму Иоанн Павел II сказал, что в этом образе, в образе калеки человечество и подходит к порогу нового тысячелетия.
Долгий понтификат Иоанна Павла II еще будет осмысляться и оцениваться. Его блистательное, звездное начало – и последнее десятилетие, когда весь мир видел физическое мучение и угасание некогда «самого спортивного», «самого подвижного и открытого» из римских понтификов. Эти последние годы Папы для многих стали самой волнующей проповедью: ведь мы принадлежим цивилизации, которая как огня боится старости, болезни, смерти. Боится страдания и бережется от сострадания. Цивилизации успеха, здоровья, бесконечно продлеваемой молодости, которая, словами Антония, митрополита Сурожского, «идет спиной к смерти и старости». «Откройте двери Христу!» – этими словами начал свое папское служение Иоанн Павел II, полный сил, надежд, идей, которые могли бы помочь зашедшей в «тупик прямого продолжения» истории. Старый и больной Иоанн Павел II показывал, что значит – держать эти двери открытыми и не бояться.
Вернусь к началу, к впечатлению святости. Что же мы чувствуем, когда говорим о впечатлении святости? Попробую сказать о себе: прежде всего, встречая этот взгляд, мы видим себя видимыми до самой глубины. И это не только не пугает (как следовало бы ожидать, человек ведь недаром прячется от всевидящего взгляда, как некогда Адам), но, напротив, бесконечно радует и ободряет: там, в нашей глубине, видят что-то такое, что можно любить, что «хорошо весьма» (Быт. 1:31) и о чем мы сами в себе вряд ли догадываемся. В нас видят создание Божие. В одном из стихотворений Кароля Войтылы (светское имя Папы) Сын говорит Отцу:
Я оставил Твой взор,
полный беспредельного сияния,
Ради взора людей,
в котором свечение пшеницы.
Вероятно, такое свечение видит в нас святой.
«Не бойся себя! Не бойся ничего!» – говорит этот взгляд. Как известно, этим призывом «Не бойтесь!» Иоанн Павел II начал свой понтификат. Слова о надежде и о бесстрашии, вероятно, главные его слова, адресованные нашему миру, в котором он видел «цивилизацию страха», «цивилизацию безнадежности». «Не бойтесь!» – с этими словами в Евангелии являются ангелы. В этом смысле (а не в том, что он «как бесплотные») святой – ангел: он вестник. Он приходит с доброй новостью, с благой вестью. Он сообщает ее не столько словами, сколько самим собой, потому что он и есть «наше письмо» миру, как говорит об этом апостол Павел. Рядом со святым мы чувствуем себя в центре мира, и это чувство удивительно: это чувство, что смерть побеждена и ничто не погибнет.
А там, где нет смерти, границы значат мало. Единство – тоже одно из главных слов Папы: христианское единство и единство рода человеческого. На вопрос журналиста, в чем он видит причину расколов, Папа ответил: «В посредственности. Это посредственности нужны расколы и вражда». Раскол христианства он переживал как глубокую рану. Он любил Россию, русскую культуру и православную традицию, которой посвятил не одну энциклику («Апостолы славян», «Да будут все едины», «Свет с Востока»), призывая свою паству узнать богатство восточнохристианской традиции.
В начале своего «Завещания» Иоанн Павел II написал: «Я не отдаю распоряжений относительно имущества, потому что его у меня нет».
Иоанн Павел II, Папа Римский, теперь в кругу друзей: он всегда был другом святых – другом тех, кого Сам Господь назвал Своими друзьями. И мы можем верить, что святые нас не оставят. | | 29 апреля 2011, газета "Московские новости" |
| | См. также Два отклика на кончину Папы Иоанна Павла II | |
 |
|
