«Михаил Леонович Гаспаров»
К 70-летию М.Л.Гаспарова | Давным-давно, повыше времени, говоря по-английски, когда мы трое (Нина Брагинская, Елена Рабинович и автор этих строк) были еще молоды, а «Михаил Леонович Гаспаров» обретался, как обычно, по ту сторону человеческого возраста, нас увлекла поразительная и совершенно правдоподобная догадка.
Мы (не помню, кто первый) разгадали казус «Гаспарова». Мы поняли, что под именем «Михаил Леонович Гаспаров» в тайне от всех живут и действуют два человека: близнецы. Один из них занимается античностью, другой – стиховедением. Вместе на людях они, естественно, никогда не появляются. Постепенно мы выяснили их весьма раз- личные характеры, привычки, вкусы и приметили немало физиогномических отличий. Гаспаров-просто был заметно благодушнее Гаспарова-бис. Оба были худы, но худоба Гаспарова-просто была премущественно элегантной, тогда как Гаспаров-бис был скорее костляв. Мы проследили все различия их голосов и произношений. Тонкие, но явные различия почерков. Через какое-то время совместной детективной работы мы уже не сомневались, который Гаспаров перед нами в данный момент. И это при их виртуозной взаимо-мимикрии!
Мы уже готовились поделиться плодами нашего исследования с обществом – и вдруг вся наша фабула рухнула. Гаспаровых оказалось несомненно три. Третий был переводчиком Ариоста. Дальше хуже. Возникло подозрение о редчайшем случае четверни филологически одаренных близнецов. О четвертом мы знали тогда не много: но этот четвертый вел записи и выписки, которые Они, «Михаил Леонович Гаспаров», опубликовали значительно позже. Мы отчаялись и закрыли наш сыск.
Все, кто знает Михаила Леоновича, поймут, из каких слагаемых образовалась эта легенда. Прежде всего, конечно, из невероятной для одного человека продуктивности. Факт такого количества ювелирно проработанных текстов требовал объяснения. Один человек, даже если он ни на что другое – на сон, обед и т. д. – не отвлекался, не мог бы всего этого сделать.
Второй взывающий к истолкованию момент – чрезмерное, сплошное своеобразие Михаила Леоновича, как-то выводившее его из ряда совсем человеческих существ. «Есть люди, боги и Гаспаров», – приговаривала Нина Брагинская по поводу разных изумляющих свойств Михаила Леоновича. Он так владел собой, так отвлекался от себя или преодолевал себя, как обычно у людей не получается: так что мультиплицироваться ему вряд ли бы что всерьез помешало.
Но и первое, и второе далеко не исчерпывают того чувства таинственности и почти невозможности, которое внушал Михаил Леонович. «Господин Тэст», фантазия Валери об Абсолютном (в этимологическом смысле) Интеллекте, кажется подростковой мечтой рядом с реальностью Михаила Леоновича. Одним из страннейших его свойств была прямота и простота ответов на любые – и неудобные для обыкновенных людей – вопросы. Так, однажды, вспомнив место какой-то цитаты – не только страницу, но и место на странице («строк 5-7 снизу») и услышав изумленную реакцию: «Видимо, Вы совсем недавно читали эту книгу!» – он отвечал без выражения: «Эту книгу я читал в мае 1958 года» (время разговора – не раньше 1978 года). «И так запомнили!» «Вероятно, я очень мало читал с тех пор». Казалось, он был готов дать отчет во всем. И явно делал это не в первый раз. Прежде чем перед очередным собеседником, он успел отчитаться во всем перед собой. Он очень много знал о себе – потрудился узнать – и потому об очень многом догадывался в других. Это мгновенное понимание и предугадывание твоих слов и действий можно было принять за редкую учтивость или за очень обширное сочувствие. Но, решусь предположить, больше всего это было плодами неслыханного аскетизма, самоупразднения, своего рода столпничества.
Кроме всех своих конкретных и каторжных работ Михаил Леонович Гаспаров взял на себя огромный общий труд, который можно было бы сравнить с «исправлением имен»: он начал культурную битву с невнятностью, с недомыслием, невнимательностью, с машинальным употреблением слов, чувств, методов, мнений. «Вы сказали два слова подряд: абсурдный и бессмысленный. Я не уверен, что второе выражает то, что Вы имели в виду», – заметил он мне однажды, после сказанной вчерне, кое-как, фразы, из тех, которые и сам ты не слушаешь и надеешься, что никто не слушает. Михаил Леонович слушал не пропуская – и давал понять, что ты говоришь слышимые слова, что безответно такое не пройдет. Это была суровая школа. «Если я зашел за Геркулесовы столпы здравого смысла, то шел я по Вашим стопам», – заметил он, когда я не согласилась с его пониманием другого моего высказывания. Однажды я взбунтовалась и спросила его: «Почему другим Вы спускаете неточности, а мне – всякое лыко в строку?» «Не всякое, – без промедления ответил он. – Каждое седьмое». «Кстати, Миша, – спросил однажды Аверинцев, – у Вас должны быть черновики этой моей работы». «Ваши черновики, – ровным голосом ответил Гаспаров, – хранятся у меня только в виде опубликованных Вами книг и статей».
Нужно ли говорить, с каким чудовищем нашей традиции он вел свою войну? И было ли что-нибудь более насущно, чем такое усилие освободить себя и других от нарциссизма, халтуры, развязности, самопощады и грубой слепоты пристрастий – ото всей этой мути, в которой захлебываются российская мысль и слово? Героическая страсть прозрачности. Страсть стать Никем перед своим предметом. Что серьезнее этого? Если у меня и есть подозрение, что, я не готова высказать этого перед таким взыскательным слухом.
ПРИМЕЧАНИЕ.
О ДЕВИЗЕ М.Л.ГАСПАРОВА
Михаил Леонович написал, что его девиз – «Возьмите все, и оставьте меня в покое». В моменты отчаяния каждый мог бы повторить этот девиз: ведь это просто вопль обиженного ребенка, это крик человека, совсем затравленного людьми, совсем ничего доброго от них не ждущего. Мизантропа? В наших условиях трудно не превратиться в мизантропа – особенно человеку необычайному, каким был Гаспаров: необычайности наше общество совсем не терпит и считаться с ней не намерено. «Не нравится, так в такси поезжай!» – как говорили в автобусах. Был ли Михаил Леонович мизантропом? Можно решить так по его «Записям и выпискам». Но все, кто с ним общался, ничего подобного не видели! Видели противоположное: он был исключительно, можно сказать, нечеловечески внимателен и деликатен, он всеми силами служил своему собеседнику или коллеге и не только не ждал ничего взамен, но отказался бы принять и простую благодарность. То, что жизнь в целом и люди в целом для него почти невыносимы – и главное, что сам для себя он мучителен – это иногда было заметно. В «Записях и выписках» он представил себя в образе скептика и мизантропа. Мы помним его как человека, который нас ободрял, одаривал, поддерживал, сочувствовал, как почти никто другой. Первую половину его девиза («Возьмите всё») мы слышали в каждом его жесте. Вторая до нас не доносилась.
| | 2005 | |
 |
|
