| О чем Тристан и Изольда? | Повесть о Тристане и Изольде, «прекрасная повесть о любви и смерти», как говорит Ж.Бедье (о запретной, беззаконной любви и об общей смерти), растет из дохристианских времен. Ее древняя почва темна, как у всего, что странным и глубочайшим образом трогает человеческое сердце. Мы узнаем в этой глубине что-то свое. А повествование, выходящее из этих корней, как цветущие кусты над могилами Тристана и Изольды, ветвится и расцветает неожиданными подробностями.
Эту историю веками пересказывали в стихах и прозе на многих языках, и читатель Нового Времени полюбил ее в средневековом обличии рыцарского романа. О ней хочется говорить особыми, драгоценными словами. Ее хочется украшать и обдумывать, как это делали Беруль и Готфрид Страсбургский и Мария Французская. В ней страдание и радость, как обычно предупреждает во вступлении средневековый повествователь.
Мне кажется, эта история – своего рода северный аналог греческой трагедии. Ее главный вопрос – невинная вина. Не бесстрашный рыцарь и прекрасная королева – главные действующие лица этих событий. Оба они в руках другой силы – Госпожи Любви, Frau Minne,
Des Weltenwerdens
Waelterin…
Die sie webt aus Lust und Leid,
In Liebe wandelnd den Neid1 –
как во Втором акте «Тристана» поет о ней Изольда.
Перед ее силой все бессильны. Любовный напиток – одновременно смертельный яд. Он не «зажигает огонь в крови» (как принято думать и говорить о любовном влечении): он прогоняет свет дня, он велит потушить последний факел ради «великой святой Ночи». Госпожа Любовь выводит из жизни и ведет в «сладостную смерть» (der suesse Tod), в «радость-страдание». Так это в легенде, так у Вагнера.
Как в греческой трагедии, всё действие «Тристана» происходит в другом времени, в эпическом веке героев. Возлюбленные – не совсем «люди», они герои, полубоги, королевские дети. Они не просто жертвы неодолимого колдовства, они герои любви. Героичность Тристана и Изольды (подобная героичности Эдипа или Ореста) для Вагнера явно важнее, чем для средневековых поэтов. С самого начала, с их готовности отомстить и принять месть, выпить яд (в средневековых легендах этого мотива нет) мы видим их героическую природу. Их выбор – страдание и высокое наслаждение как своего рода великое деяние. Они виновны, они лгут и нарушают обеты, они дают ложные клятвы – и в средневековых легендах на испытаниях их оправдывает сам Бог! Их оправдывает, в конце концов, и жертва их предательства – король Марк! Великодушие и страдание короля Марка – тоже героической природы. Но этого героизма не коснулась магия. Марк велик как человек, не переходящий пределов человеческого. Он знает о другом, он знает, что человек, захваченный нечеловеческой силой, может быть невинным в своей вине – и прощает его.
В разведенных ножницах вины и невинности, героизма и фатальности – и, одновременно, в слиянии человеческой страсти и дыхания вселенной:
in des Weltatems
wehendendem All2 –
заключено неистощимое обаяние легенды. Тоска (Sehnung) жизни по чему-то, что больше, чем жизнь, и без чего жизнь – не жизнь.
Смерть – госпожу свою ветвями осеняя,
Их ночь огромная из сердцевины дня
Растет и говорит, что жизни не хватает,
Что жизни мало жить. Она себя хватает
Над самой пропастью – но, разлетясь в куски,
Срастется наконец под действием тоски...3
Средневековые легенды о Тристане полны подробностей и поворотов, которые, казалось бы, должны быть особенно привлекательны для воображения музыканта: стоит вспомнить утешную собачку и звон ее погремушки, заставляющий забыть любое горе. Это вызов композитору. Вообрази же этот звон! Или отшельник Огрин и окружающая его музыка молитвы. Или ласточки, приносящие золотой волос Изольды из Ирландии в Корнуоль. Но «Тристан» Вагнера оставляет все это в стороне. Это не пространство сказки. Это пространство полной серьезности. Вагнер оставляет в стороне даже то, что Тристан древней легенды – музыкант (именно игрой на арфе и искусством пения он очаровывает и разбойников, и короля Марка, и Изольду). Разнообразие, пестрота, многогофигурность средневековья отступают перед трагической сосредоточенностью. Любовь, смерть, ночь, море – и ветер, с которого начинается действие. Ветер дует с родины, как поет моряк, и гонит корабль в чужую землю. И ласкающие волны ухода, которыми всё завершается. Смерть, уходящая в высоту.
Легенда у Вагнера возвращается в свою архаическую глубину – и одновременно она выходит в современность, изменяя ее. Никогда еще, я думаю, Европа не слышала такого упоения тьмой и ночью. Но это не тьма средневековья, это новая тьма, новое волнение.
In weiten Reich
Der Weltennacht4.
Средневековые легенды о Тристане происходили при свете дня. Свет Просвещения еще не угас в XIX веке, и со светом связывали разум и истину. Но здесь:
Frau Minne will:
Es werde Nacht5.
Вагнеровский Тристан много раз говорит о лживости дня, об обмане света: только в «святой ночи», в полной тьме открывается истина, и она – безраздельное господство «тоскующей любви», sehnende Minne, утрата себя, превращение в другого, во «всё», в «дыхание мира». И в дыхание новой эпохи.
Борис Пастернак пишет в письме Т.С.Элиоту: «Вагнер действительно был одной из составляющих того времени, основанием, почвой и химическим элементом нашего (моего и Вашего) детского подражания… Вагнер несомненно был бессмертной основой скрытого замысла и громким отзвуком всех этих перемещающихся жизней, скорых поездов и открытий» (1960 год).
Морской ветер из начала «Тристана» звучит в начале первой поэмы Т.С. Элиота, в «Бесплодной земле» (“The Wastе Land”). Его можно различить и в его поздних «Квартетах» (“Four Quartets”), ветер и безлюдное море (“Oed und leer das Meer”). Музыкой Вагнера одушевлена большая эпоха и европейской, и русской жизни. Без нее трудно представить путь нашего великого лирика Александра Блока. Его душа часто повторяет Тристана:
Сердце тайно просит гибели…
Новое движение, рвущееся прочь, на волю – и как никогда прежде тоскующее по разрешению. Но разрешению, в котором невозможен конец.
Wie koennte die Liebe
Mit mir sterben,
Die ewig lebende
Mit mir enden?6 | | январь 2018 |
| 1 Владычицу Становления миров… Которая ткет из наслаждения и страдания, Превращая ненависть в любовь – здесь и далее перевод мой.
2 В мирового дыхания Веющее Всё…
3 Ольга Седакова. Тристан и Изольда. Ночь.
4 В широкое царство Всемирной ночи.
5 Госпожа Любовь велит: Да будет ночь.
6 Как может любовь Со мной умереть, Вечно живущее Со мной кончиться? | |
 |
|
