К поэтике литургической поэзии
В тебе, мати, известно спасеся. Тропарь преподобной Марии Египетской | Фрагмент книги: Ольга Седакова. Мариины слезы.
К поэтике литургических песнопений. Дух i Лiтера (Киев), 2017.
См. также второе издание: Ольга Седакова. Мариины слезы. Комментарии к православному богослужению. Поэтика литургических песнопений. Благочестие (Москва), 2017. | Греческий:
Ἐν σοὶ Μῆτερ ἀκριβῶς διεσώθη τὸ κατ' εἰκόνα·
λαβοῦσα γὰρ τὸν Σταυρόν, ἠκολούθησας τῷ Χριστῷ,
καὶ πράττουσα ἐδίδασκες ὑπερορᾶν μὲν σαρκὸς παρέρχεται γάρ,
ἐπιμελεῖσθαι δὲ ψυχῆς, πράγματος ἀθανάτου·
διὸ καὶ μετὰ Ἀγγέλων συναγάλλεται Ὁσία … τὸ πνεῦμά σου.
Церковнославянский:
В тебе, мати, известно спасеся еже по образу:
Приимши бо крест, последовала еси Христу
И деющи учила еси: презирати убо плоть, преходит бо,
Прилежати же о души вещи бессмертней.
Темже и со ангелы срадуется, преподобная Марие, дух твой.
Перевод Ольги Седаковой:
В тебе, о мать, достоверно спаслось
то, что в нас по образу [Божию] (1):
ибо, приняв крест, ты пошла за Христом
и делами своими учила
презирать плоть, ибо она прейдет,
усердствовать же о душе, вещи бессмертной.
Потому и радуется вместе с ангелами,
преподобная Мария, дух твой.
(1) еже по образу (τὸ κατ’ εἰκόνα) – то, что в нас по образу (Божьему). «И рече Бог: Сотворим человека по образу нашему и по подобию… И сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его: мужа и жену сотвори их» (Быт.1:26-27). В падшем человеке образ Божий (и образ человеческий, как он задуман при творении) гибнет. О том, что такое «образ» и в чем его отличие от «подобия», известно множество богословских мнений. Существенно, прежде всего, то, что этот образ в себе человек может потерять – и спасти. Путь спасения этого образа – покаяние и обращение.
Мария Египетская, великая грешница и величайшая постница, чемпион покаяния – вероятно, вершинная фигура среди множества образов покаяния, которые населяют пространство Великого поста и подготовительных к нему недель. Мытарь, блудный сын, Андрей Критский, Иоанн Лествичник… Место преподобной Марии Египетской в богослужениях Поста значительно. Ее имя звучит уже в первые дни первой седмицы, ей посвящено пятое воскресение Поста и особая служба – Мариино стояние (см. выше), когда вновь целиком читается Великий Покаянный канон Андрея Критского. Пространное житие Марии Египетской – вероятно, единственное из всех житий – читается по-русски с амвона. Оно написано простым слогом и полно таких подробностей, какие благочестивая стыдливость обычно исключает. Все это, как мы уже говорили, как будто разрывает замкнутое иератическое храмовое пространство: в него входит совсем простая реальность.
Но тропарь, о котором мы говорим, полностью вписывается в каноны литургической гимнографии. Тропарь написан в форме обращения: «В тебе, о мать…», – как будто это ей, Марии Египетской, мы рассказываем о ее подвигах и спасении. Эта форма повествования обычна для литургической поэзии. Не стоит относиться к ней как к условному риторическому приему. Обращенная речь как бы вызывает, призывает того, к кому она обращена, она говорит о его присутствии: мы воспеваем песнь, чтобы тот, кому она посвящена, услышал нас. В центре события – не поющий или говорящий и его чувства и мысли, а тот, к кому эти его мысли и чувства обращены, как если бы он был рядом. По правилам простой учтивости говорить о присутствующем в третьем лице, как известно, невежливо. Классическая светская поэзия в этом отношении не отличается от литургической. Она тоже любит обращенную речь. Она обращает свое «ты» к своему предмету и там, где предмет этот – не человек, с которым можно разговаривать, а птица (Джон Китс, «Ода к соловью») или сосуд («Ода греческой вазе»). Пушкин обращается к Петербургу, Заболоцкий – к реке и ночному саду, а Мандельштам и вообще к отвлеченным понятиям, к тяжести и нежности:
Сестры тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы –
или к небу:
Неподкупное небо окопное,
Небо крупных оконных смертей,
За тобой – от тебя – целокупное –
Я губами несусь в темноте.
Быть может, это сердцевинный момент высокого лиризма: разговор не о вещах, а с вещами, к вещам. Отказ от такого гимнического «ты» в новейшей поэзии – сам по себе сильный прием. Это введение в поэтическую речь прозаизма, и более значительное, чем употребление каких-то «непоэтических» слов. Описание вещей в третьем лице передает отстраненную, сознательно «нелирическую», «репортерскую» позицию говорящего.
Тропарь Марии Египетской кажется крайне отвлеченным, обобщенным, пригодным для любой преподобномученицы. Но в «отвлеченных» – на первый взгляд – характеристиках святой в действительности содержится тесная связь с сюжетом ее жития. Эта связь не лежит на поверхности.
Первый момент, где мы можем ее обнаружить, – слово известно в первом стихе тропаря: известно спасеся. Церковнославянское известно – это не просто «точно» (как греческое ἀκριβῶς, «точно», «безупречно»): это «удостоверено», «засвидетельствовано». Извествовати – «подтверждать», «удостоверять»: И Дух в виде голубине, извествоваше словесем утверждение, «и Дух Святой в виде голубя принес подтверждение этим словам» (тропарь Богоявления); обетованием Святаго Духа, извещенным им бывшим благословением, «обещанием [cошествия] Святого Духа, подтвержденным благословением, которое Он дал им» (тропарь Вознесения).
В этом известно мы видим весь сюжет нашего жития: рассказчик,
авва Зосима, выступает свидетелем удивительной истории покаяния великой грешницы. Финальное извещение о ее спасении – надпись, которую он видит возле почившей подвижницы. В слове известно заключено первое из чудес повествования: сама встреча Зосимы с Марией в пустыне, которая происходит как бы вопреки всякой вероятности. Если бы не это чудо, жизнь и подвижничество Марии могли бы остаться никому не известными и не засвидетельствованными.
В этом же первом стихе тропаря мы видим еще одну смычку с житием: еже по образу. В преподобной спаслось (стоит заметить, что цсл. спастися имеет и простое значение «сохраниться», «не пропасть») «то, что в нас по образу Божию». Иначе говоря, образ Божий в ней не погиб. В житийном повествовании эта тема – κατ’ εἰκόνα, «по образу» – связана не только со спасением «души, вещи бессмертной», но еще и с той решающей ролью в обращении грешницы, которая принадлежит образу (иконе) Матери Божией в Иерусалимском храме. В ответ на ее молитвы, образ Богородицы отвечает ей: позволяет войти в храм, сообщает, что ей требуется сделать дальше (перейти Иордан), и помогает в искушениях в пустыне. «То, что по образу» спасается благодаря «образу», иконе.
Еще один момент связи тропаря с житием – приимши бо крест: «ибо приняв крест, ты пошла за Христом». Так обычно описывается путь каждого святого, поскольку он исполняет евангельские слова: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мк. 8:34). Крест Марии Египетской в этом смысле – покаяние, умерщвление плоти. Александрийская подвижница «берет свой крест», распиная «плоть со страстями и похотями» (Гал. 5:24). Но стоит заметить, что тропарь употребляет не слово «взять», а слово «принять» («принять крест»). С Крестом (не только «ее крестом», употребленном иносказательно, но с вещественным Крестом Христовым) в истории Марии Египетской связан важнейший сюжетный поворот. Обращение Марии происходит в праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста, которому она пришла поклониться и к которому ее не допустили грехи.
Учила еси. Этот стих заключает в себе парадокс, который очевиден из жития: Мария Египетская «делами своими» учила… Иначе говоря, в покаянии она исполняла евангельский завет: «Идите, научите все народы» (Мф. 28:19) и обещание другого великого кающегося грешника, царя Давида: «Научу беззаконных путям Твоим, и нечестивые к Тебе обратятся» (Пс. 50:15). Но как? Она ведь не отправляется к незнакомым племенам, в дальние земли, как делают проповедники; она не собирает вокруг себя молодых послушниц, как делают учителя. Она делает противоположное: покидает человеческий мир без всякой мысли о том, что ее «дела» будут когда-нибудь кому-нибудь известны (поскольку в «презрение к миру» входит и презрение к «мирской славе»). Только чудесная встреча с Зосимой раскрывает «учительный», проповеднический характер подвига Марии Египетской. Она «учит» сначала его, великого подвижника и старца, давая ему увидеть, что такое по-настоящему великое покаяние, «крайнее (т.е. самое высокое) житие». А через него – братию обители и – далее – весь христианский мир, который веками читает эту удивительную историю. Тропарь, таким образом, открывает взгляд на пустынничество и молчание как на род проповеди, обращенной ко всей вселенной. То, что часто понимается как «бегство от мира», оказывается посланничеством в мир и даже своего рода «гражданством»1.
Ее «наука» состоит в покаянии, «крайней жизни», как говорит об этом другая посвященная Марии Египетской стихира. Согласно нашему тропарю, «крайняя жизнь» – это отречение от «плоти» ради «души». Отождествление «плоти» (а блуд – крайняя форма служения плоти) со смертью – тема новозаветной проповеди (в особенности апостольских посланий) в ее монашеской рецепции.
Тем же и со ангелы срадуется. Подвижническую иноческую жизнь обыкновенно сравнивают с ангельской, а в случае Марии Египетской это сравнение особенно оправданно: она достигает уже нечеловеческих возможностей (живет годами без пищи, ходит по водам) и ангельской прозорливости. Но об ангелах и ангельском житии стоит вспомнить еще одну вещь. «Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Лк. 15:7); «Так, говорю вам, бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся» (Лк. 15:10). Мария Египетская доставила великую радость ангелам, и радуется вместе с ними.
Образы покаяния, которыми наполнено пространство Великого поста (мы говорили об этом выше), часто объединены в пары: мытарь – и фарисей, блудный сын – и его примерный старший брат. Тот, кто казался в этой паре «лучше», оказывается «хуже». Обнаруживается, что от по-настоящему «хорошего» требуется что-то другое, не предусмотренное обыденной моралью. В смягченном и неконфликтном виде, но то же сопоставление мы видим и в истории Марии Египетской и старца Зосимы, образцового монаха2. Зосиме, по его мнению, достигшему высшей степени подвижнической жизни, по его просьбе предъявляется более высокий образ служения, и этот образ оказывается совершенно неожиданным: великая грешница (описание подробностей ее грешной жизни необычайно откровенно), не прошедшая никакой духовной школы, не читавшая (поскольку неграмотна) Св. Писания, обретающаяся не в упорядоченной монашеской общине, а в полном одиночестве, достигает того, что он и представить себе не мог…
Вот так – понимает авва Зосима – кающаяся душа воистину предстоит небу.
Возвратимся к первому стиху тропаря, к еже по образу. Этот стих, отсылающий к самому началу Книги Бытия, к сотворению человека «по образу и подобию», связывает фигуры покаяния с другой центральной темой Великого поста: с темой иконопочитания, почитания образов (первое его воскресение, Неделя торжества Православия посвящена победе над иконоборчеством). Литургическая поэзия Великого поста, как видно из нашего тропаря, предлагает нам своего рода богословие покаяния: смысл покаяния – в почитании образа, в «усилье воскресенья» того божественного образа человека, который гибнет в грехе.
В подвигах Марии Египетской мы видим тот предельный образец покаяния, который вдохновлял века монашеской аскезы: добровольные страдания и лишения, долгий труд очищения, борьбу с соблазнами и духовными врагами человека, абсолютный отказ от «плотского» и «мирского». На Страстной нам явится другой великий образ покаяния – Мария Магдалина. Но об этом мы будем говорить в следующем комментарии. |
| 1 Ср. «Пустынный житель и в телеси ангел» (тропарь преп. Иоанну Лествичнику): подвижник изображается двумя оксюморонами: бесплотный ангел во плоти и гражданин в безлюдной пустыне.
2 Такого рода поучительными историями, где образцовому монаху показывают «настоящее служение», полны древние патерики. Герой этих историй узнает, что больше его угодили Богу какой-то сапожник или пара стариков, ничего не знающих о монашеской науке. Этот древний сюжет мы обнаружим в «Отце Сергии» Льва Толстого, где прославленный монах-чудотворец узнает, что «святее» его – простая и ничем не прославленная бедная женщина. | |
 |
|
