На вечере Пауля Целана.
Комментарий к словарной статье | О Целане чаще всего говорят в связи с Катастрофой, как о ее свидетеле среди других свидетелей. Мне сегодня хочется говорить о Целане прежде всего как о явлении поэзии, о Целане – поэте среди поэтов, то есть: о тех возможностях (или невозможностях), которые Целан принес новейшему искусству. Гибель Целана в 1970 году, быть может, граничная дата культурной эпохи модерна. Целан – если не последний, то один из последних поэтов Новизны, поэтов Невозможного (поэтов утопии – в его очень нетривиальном употреблении этого слова).
Celan (Paul), 1920–1970...
il a composé plusieurs recueils de poèmes qui à travers des recherches formelles (utilisations de vers et de strophes libres, application des figures musicales au langage poétique, etc.) sont une évocation presque magique du monde où s’exprime le désir du poète de faire de la langue un véritable moyen de communication entre les hommes grâce à la poésie1.
Это сжатое в одну фразу определение лирики Целана, взятое мной из энциклопедии Petit Robert, содержит три важнейших момента, которые я и хочу комментировать.
Первый момент. Поиски в области формы, точнее: страсть формы. Поэзия как особое состояние языка. Не «медиум языка», который и так, без нее, существует и в ней себя выражает (идея У.Одена и И.Бродского), а место возрождения или преображения языка: силовое поле или реторта этого нового воспламенения языка. Об этой силе формы писал Рильке:
Wir leidens oft: zu Asche werden Flammen;
doch, in der Kunst: zur Flamme wird der Staub.
Hier ist Magie. In das Bereich des Zaubers
scheint das gemeine Wort hinaufgestuft...
und ist doch wirlkich wie der Ruf des Taubers,
der nach der unsichtbaren Taube ruft.
(«Magie») –
Мы часто печалимся: огонь становится пеплом. Но, в искусстве: пламенем становится прах. В этом магия. В область чуда вступает обыденное слово… И вот оно уже в самом деле – зов голубя, который зовет невидимую голубку.
Замечу: в этих стихах Рильке не просто рассказывает о чуде – он его совершает. В невидимую голубку, Taube последней строки превратился прах, Staub, с которого мы начали. Вот звуковая цепочка этого магического превращения: Staub – Zaubers – Taube! Почти фокус. Таких фокусов поэты нам давно не показывают.
Речь идет, по существу, не о «формах», вроде строфы или стиха, а о потребности такой формы, такой связности целого, которое делает слово говорящим и сообщающим. Инертный язык в этом смысле ничего не говорит; все, что он может, – показать знак говорения, знак сообщения.
Это уже не «первый язык», а своего рода метаязык.
Страсть формы как будто кончилась с высоким модерном или экспрессионизмом. Радикально поэтическая поэзия, которой корреспондирует огонь и тьма, куда-то исчезла, а позднейшая пост-поэзия соотносится с пеплом, с будничным дневным светом или тусклыми сумерками.
Второй момент. «Почти магическое вызывание мира». «Магическим» мы привыкли называть то, в чем явно присутствует сила. Форма – реторта этой «магии». Это она превращает «прах» в «голубку». Но сама форма появляется в определенных обстоятельствах. Обстоятельство, вызывающее форму Целана, я бы назвала силой ожидания: ожидания в неведении, в земле («Они рыли»), даже в смерти (финал стихотворения «Ассизи»:
Мертвые, Франциск, они еще ждут подаянья).
Эта сила отличается не только от традиционного «волшебства» искусства, не только от сомнительных опытов в духе Йейтса, но и от рильковской «магии». У Целана пепел как будто так и не становится пламенем, ничто не поправляется, утешение не приходит, да его и не просят – остается только вызов ожидания, то несказанное «пунцовое слово поверх, о поверх терний».
И третий момент. «Сделать из языка подлинное средство общения». Это, вероятно, самое важное: стихотворение мыслится не как вещь, а как жест: жест общения. В этом я вижу самую радикальную новизну Целана. Только в контрасте с его мыслью о «стихотворении – рукопожатии» можно понять, насколько вещно то, что обыкновенно думают о стихотворении (и любой другой «вещи искус-ства»). Поэт у Целана – не homo faber, он не изготовляет «прекрасные вещи», он делает движение в сторону другого человека: протягивает руку. И здесь возникает вопрос: если это так, почему же так труден, так темен этот смысл? Потому, что общение, которого ждет Целан, очень серьезно. Такого почти не бывает. | | 2007 |
| 1 Целан (Поль)… создал несколько книг стихов, которые посредством поисков в области формы (употреблению свободного стиха и строфики, приложению принципов музыкальной композиции к поэтическому языку) становятся почти магическим вызыванием мира, в чем выражается желание поэта сделать из языка подлинное средство общения между людьми благодаря поэзии (фр.).
См. также переводы Ольги Седаковой стихов Пауля Целана в разделе Переводы. | |
 |
|
